Кто-то из российских остроумцев, пройдя сквозь горнило войн XX века, сталинских лагерей, шутливо заметил в годы, когда чуть-чуть отпустило: «В России нужно жить долго». Ахматова, как оказалось, родилась в рубашке. Редкий баловень судьбы, она умудрилась дожить до седых волос и умереть в своей постели, обладая опасным для жизни даром — даром поэта. Словно какой-то ангел-хранитель задался целью пронести сквозь опалённые годы России эту «реликвию» потерянной навсегда прежней, уже почти легендарной культуры. И Ахматова постоянно ощущала эту «жизнь взаймы», жизнь «за кого-то».
Её жизнь казалась более длинной, чем у любой другой женщины, родившейся и умершей в одно с ней время, потому что она с лихвой была насыщена событиями, потому что не просто включила в себя, а сразила собой несколько исторических эпох, потому что Ахматова пережила многих своих близких, единомышленников, друзей и врагов. Весь цвет русской культуры сгинул, а она жила, словно была облечена великой миссией донести до поколения шестидесятых лицо своего времени. «XX век начался осенью 1914 года вместе с войной так же как XIX начался Венским конгрессом. Календарные даты значения не имеют…» Возможно, она интуицией большого поэта, написав эти строки, прозрела — вместе с её смертью уйдёт целая эпоха закончится навсегда «серебряный век» русской литературы.
Первые воспоминания Ахматовой связаны с Царским Селом, куда большая семья Горенко переехала в 1890 году из Одессы. Этот пушкинский уголок, по словам нашей героини, был для неё то же, что Витебск для Шагала — исток жизни и вдохновения. Здесь одиннадцатилетняя Аня написала свои первые стихи, здесь же, назло отцу, выразившему неудовольствие по поводу первых публикаций дочери, она придумала звучный псевдоним Ахматова. «И только семнадцатилетняя шальная девчонка могла выбрать татарскую фамилию для русской поэтессы…» Сама Анна Андреевна много писала о своей матери, которая якобы имела предком хана Ахмата и на котором будто бы закончилось на Руси монгольское иго. Возможно, это всего лишь легенда, но восточная внешность поэтессы и её царская стать могли служить весомыми фактическими доказательствами её рассказу.
Подруга Ахматовой В.С. Срезневская вспоминала: «…характерный рот с резко вырезанной верхней губой — тонкая и гибкая, как ивовый прутик, — с очень белой кожей — она (особенно в воде Царскосельской купальни) прекрасно плавала и ныряла, выучившись этому на Чёрном море… Она казалась русалкой, случайно заплывшей в тёмные недвижные воды Царскосельских прудов. Немудрёно, что Николай Степанович Гумилёв сразу и на долгие годы влюбился в эту, ставшую роковой, женщину своей музы…»
